Борислав Струлёв: «Могу себе позволить любить жизнь»

Когда один из крупнейших музыкантов современности на сцене, инструмент звучит так, как и положено звучать женщине в мужских руках, ибо виолончель – женского рода. Эмоции и темперамент обоих настолько зашкаливают, что не имеют никакого шанса остаться незамеченными. Накал и страсть его выступлений в состоянии растопить самые холодные сердца. Музыкант признаётся – то, что он делает с виолончелью, иногда шокирует его самого. Накануне VII Международного фестиваля BelgorodMusicFest – «Борислав Струлёв и друзья», который пройдёт с 24 февраля по 3 марта, «ПР» узнала, как далеко Борислава Струлёва готова завести музыкальная фантазия.

Приливы классики
– Борислав, два года назад во время юбилейного, Пятого фестиваля выступали в шахте перед горняками. Как появилась идея?

– Однажды управляющий комбинатом «КМАруда» Владимир Кантемирович Тамаев после концерта в дружеском разговоре предложил: «А слабо сыграть для шахтёров в шахте?» Я говорю: «Нет». Проходит время, мне звонят и говорят: «Борислав, приедете?» Как?! Куда?! Что играть?! Подумал… Белгородская область, город Губкин, рудник, 340 метров под землёй. Представил – низкие, как в «Бэтмене», машины-многотонники снуют туда-сюда, шахтёры, и у меня перед глазами всё соединяется в одну зрительную картину: руда – металл, металл – орган, орган – Бах.

Под концертный зал обустроили цех по ремонту машин. Стены отбелили, расставили стулья, столы, чай… Пришли шахтёры, предполагая, что будет, наверное, звучать что-то из популярного жанра, рассаживаются, а перед ними – я, виолончелист с Бахом… Невероятно рад поддержке митрополита Старооскольского и Белгородского Иоанна, который спустился также вместе со мной и присутствовал во время моего выступления в этом месте. Надо играть, если идёшь туда, где тебя и данного формата якобы не ждут! Не правда, что люди больше ничего, кроме привычных шлягеров, не понимают. Ростропович садился в вагон к машинисту и ехал туда, куда поезд с пассажирами не ходит, и играл. Рихтер в Сибири отправился в глухую деревню, куда, кроме как на внедорожнике, не доедешь. Для чего? Чтобы играть народу. И мы обязаны так делать. Как к людям относишься, такую «обратку» и получаешь. Горняки Баха восприняли легко и прекрасно. Меня снова зовут и ждут уже на новой глубине. Сейчас идёт вырубка породы на другом уровне заложения – буду выступать на глубине 500 метров. У каждого свои рекорды.


– Это что? Воспитание классикой?

– Повторю, музыка должна идти в народ. Поэтому благодаря новым коммуникационным технологиям – Skype, Instagram, Facebook и так далее, мы должны быть везде – это не скучно. Когда-то Лист, популяризируя музыку, до и после концертов выходил в зал, чтобы зрителям рассказывать о музыке и о том, как её слушать. Если бы таких, как он, у нас в стране было бы побольше, возможно, классику привили на генетическом уровне, и человеческий слух требовал бы больше Листа, чем шансона.

Знаете, перед одним из концертов в Carnegie Hall я выступал в обычной школе Нью-Йорка. В Америке многие известные музыканты перед концертами на престижной площадке совершают подобные «походы-экскурсии» в школу, чтобы привлечь к серьёзной музыке молодое поколение. Так принято. Это, если хотите, такой правильный пиар-ход. Я прихожу – Public school, в зале лица представителей всех рас, шум-гам-гул не смолкает ни на минуту. Выхожу на сцену, сажусь за виолончель, объявляю «Рахманинов, Вокализ». Зал замолкает. Гробовая тишина. У меня 4 минуты. Я должен вложить, влюбить, привлечь внимание неугомонных и поймать «золотую рыбку» на крючок. И я её поймал. Кричали «браво», хлопали, но главное – потом я этих детей вместе с родителями и педагогами видел в Carnegie Hall. Понимаете, есть очень большие музыканты, личности которых своим именем и звёздностью просто засасывают аудиторию. Но для этого, конечно, нужна финансовая поддержка и, как видите, правильные пиар-ходы. Мы с моим другом, дирижёром Аркадием Лейтушем, оркестровали сонату Рахманинова и таким образом создали новый Первый Концерт Сергея Васильевича для виолончели с оркестром. Через 100, 200, 300 лет люди будут покупать во всём мире ноты, и играть концерт для виолончели с оркестром. Надеюсь, в этом году мы представим программу в России. К сожалению, как и прежде, интерес чаще вначале появляется на Западе и только после обкатки программы нас с ней зовут сюда, мол: «О! Это же модно!» Россия всегда переживает приливы и отливы классики. В этом смысле мои шаги – мельницы донкихотовские: они нередко намного важнее работы менеджеров.

Шок – это по-нашему
– Искусство может принадлежать народу?

– Скажите, а садиться, как Ростропович, у Берлинской стены перед тем, как её снесут, и играть Баха, разве это не быть с народом? Только музыканты могут себе позволить выразить своё отношение и быть понятными без слов. Я очень уважаю и ценю любого артиста, который в России с классикой хочет идти в народ: это движение как в пропасть, так и навстречу, потому что не вписывается в формат. Ведь многие у нас по-прежнему думают: «Классика только для избранных». Когда-то был лом. К примеру, легендарные музыканты выступали летом на фестивале Рихтера в Тарусе при полном зале. Люди ехали на электричках, автобусах, чтобы услышать, например, Хиндемита или Берга. Заставьте сейчас кого-нибудь купить билеты на Хиндемита или Берга! Он ответит: «Вы что, смеётесь?» Я не могу не вспомнить, как мы с Бэлзой летели из Читы в Магадан рейсом, половина которого – заключённые. И, к моему великому удивлению, они узнавали Святослава Игоревича, потому что смотрели «Музыку в эфире».

– Вот и на боксёрский ринг вышли…

– Концерт на боксёрском ринге – это дань памяти великим, которые до нас это уже делали. Клод Дебюсси! Он играл, а на соседнем ринге проходили бои. Музыкальный импрессионизм. Но, извините, степень самоотдачи в боксе не меньше, чем за виолончелью. За выступление вместе с пóтом и стрессом теряешь несколько килограммов. Но в отличие от боксёра за моей спиной нет тренера, меня никто не накручивает – соберись с мозгами, держи кисть повыше, бери левее, вибрируй активнее, плечо ниже, фразу ярче… Мой тренер гипотетически – композитор, который умер много лет назад. Не представляю, как моя мама находила такие слова, чтобы я, ребёнок, в 9 утра где-нибудь в Кемерове выходил с ледяными руками на репетицию в зал, и не боялся, а начинал творить. В такие мгновения всё зависит от того, что скажешь себе. Если «Победитель» – так и будешь на сцене себя вести. Никто даже не догадается, как ты доехал, сколько не спал и что у тебя на душе.

– Но после таких, не принятых в сообществе академического жанра выступлений, наверное, звучит и неодобрительная реакция?

– Знаете, всему своё время. Меня этому жизнь и книги научили. Сначала возникает расхождение во мнениях, вкусах, разная степень одобрения, разность суждения, поднимается шумиха, которая порой перерастает в некую скандальность, а проходит время и бац – гений, и то, что делаешь, признаётся классикой. Вот пример крайне противоположных оценок – великий Даниил Шафран! В студенческие годы мне говорили: «Ты что так играешь? Это же шафранизм!» Прошло время, мы изменились и что слышим сейчас? – «Это же откровение!» Нет ни одного звука, когда ты не очарован, не окутан божественной краской гения. А раньше называлось «дурновкусием». Таких примеров много. Надеюсь, что к вещам, которыми иногда шокирую и я, со временем придёт другое отношение.

– Неужели ещё осталось, чем шокировать?

– Никогда и никто не играл на виолончели сюиты Баха звуком органа. Бах – органист, писал и мыслил за органом. Благодаря «своим», так скажем, «примочкам» и электровиолончели Yamaha я извлекаю звук органа. Музыка преображается глобально. Уходят, если так можно выразиться, проблемы якобы стилистических прочтений, нивелируется борьба между металлическими и жильными струнами. Идёт звук органа, но я сижу за виолончелью! Всё! У людей шок! Что это? Люди выходят из зала в мурашках! Они признаются: «Мы никогда такого не слышали». Подобные открытия – таблетка для моего творчества: она даёт возможность утром просыпаться и делать что-то новое.

У Билли Джоэла в гостях

– После 15 лет жизни в Америке вы всё-таки стали чаще бывать в России. Значит, что-то меняется. Недавно Российская национальная музыкальная премия выдвинула вас в номинации «Лучший инструменталист года». На «Золотом граммофоне» вы вручали премию Филиппу Киркорову. В 2014-м вам доверили почётную миссию – участвовать в торжественной передаче олимпийского огня на Олимпиаде в Сочи. Музыкантам классического жанра всё-таки в стране всё чаще дают зелёный свет?

– Да, никогда не забуду оказанную честь пробежать с олимпийским огнём. Было очень эмоционально. Всё расписано протоколом: взял, зажёг, сказал слова, побежал, прибежал, фотосессия… На мне было восемь одежд. Когда смотрел на себя по телевидению, думал, прямо какой-то медведь бегущий (смеётся)… Но я действительно осознал некую ответственность за сотни судеб, которые начнут бить рекорды: теперь этот факел бережно храню.

– Почему бы не быть похожим на медведя, если нас в мире такими хотят видеть?

– Знаете, никто не запрещал Чайковского, Ойстраха, Ростроповича, Хейфеца… Американцы любят всё русское, так же как русские – американское. Приведу пример. У нас мало знают, что несколько лет назад известное американское издательство выпустило сборник «Билли Джоэл: фортепианные пьесы». Все фанаты бросились покупать ноты вместе с диском, а на нём – классика, которую он сочинил совместно с моим другом – Ричардом Хьянг-ки Джу, очень популярным комедийным актёром, пианистом, композитором. Как раз одна из пьес – Innamorato – написана Билли и Ричардом для виолончели и фортепиано. Я её с огромным удовольствием играю. И если вы её услышите, подумаете, что это – Григ или Шопен, а на самом деле звучит Билли Джоэл. Это некая сенсация, которая ещё потрясёт мир. И когда мы с Ричардом впервые пришли к Билли домой, в его невероятные хоромы, меня поразило одно – единственная афиша, которая висела над гигантским роялем Bösendorfer с дополнительной бас-октавой, была на русском языке и подписана Михаилом Горбачёвым. Это афиша его концертов в Москве. За ужином он не переставал говорить о России. На Западе не хватает ежедневной пропаганды российского искусства. В Нью-Йорке живёт многомиллионная русская аудитория, а Русского дома нет. Хорошо, что он есть, например, в Берлине, но я ратую за «свой» Нью-Йорк – хочу, чтобы на Манхэттене он тоже был.

Что дитя малое
– С инструментом тяжело по свету колесить? Никто не посягал на ценность? Не пытался отнять или изъять?

– Такого не было, но однажды во время поездки на фестиваль на Украину много лет назад я не задекларировал виолончель. У меня был коллекционный инструмент Жан-Батиста Вийома из Госколлекции России. Он был, мягко говоря, в неважном состоянии, но я его чинил, холил, лелеял. Папа платил ежегодную страховку, а я с концертами ездил по миру, прославляя Россию. И вот заканчивается чудесный фестиваль, мы с моей мамой (пианистка Марина Владимировна Струлёва – Ред.) возвращаемся, проходим паспортный контроль, а мне говорят: «Где ваша декларация на виолончель?» А я о ней даже и не думал – у меня в руках только официальный паспорт на инструмент, который абсолютно не сыграл никакой роли. Начались непонятные разговоры, меня снимают с рейса, чуть ли не наручники на меня надевают с постановлением о том, что хочу вывезти контрабандой инструмент, принадлежащий Украине. Три дня сижу в аэропорту, оплачиваю штрафы, и никто ничего не может сделать. Я обращаюсь в консульство России – спасайте «русский» инструмент! На следующий день меня на дипломатической машине привезли к трапу самолёта, и, пока самолёт не взлетел, консул не отходил от трапа ни на шаг. Теперь, куда бы ни приехал, бегу сразу в таможню декларировать виолончель, даже если этого не требуется. А когда в 2005 году мой друг Денис Мацуев пригласил меня на свой первый фестиваль «Звёзды на Байкале» и я впервые после многих лет жизни в Америке приехал в Россию, вдруг из Госколлекции объявляются люди и говорят: «О, Струлёв приехал! Пока не уехал вновь, надо инструмент конфисковать!» И изымают его накануне выступления. Меня лишают моего голоса. Звоню Денису – мол, форс-мажор: скажи, что в подъезде сломал руку, выступать не могу… Спас меня современный инструмент русского мастера Николая Стасова. У него оказалась достойная виолончель – победитель конкурса мастеров имени Петра Ильича Чайковского. Я на нём отыграл, а потом купил.

Не забуду, как позднее, на встрече участников фестиваля Дениса Мацуева «Крещендо», принимая у себя, Владимир Путин мне сказал: «Борислав, никогда не встречал виолончелиста, который играет русскую музыку на современном русском инструменте». С тех пор он звучал на многих сценах мира, удивляя меломанов своим происхождением. Теперь у меня на каждом континенте по виолончели: я научился играть на разных инструментах, как пианист на роялях. Но назревает новое поколение электровиолончели. Инструмент создаётся по моему дизайну – с новыми уникальными возможностями. Мы сейчас над ним работаем.

– С виолончелью, смотрю, как с ребёнком малым?

– Под 10 килограммов веса минимум… Плюс ноты, канифоль, струны. Набегают все 15 кг. Конечно, инструмент никому не доверишь. Только сам знаешь, как с ним обращаться. Он, как лошадь перед стартом – за уздечку подержать никому не дашь: неправильно возьмёт и твой конь не добежит. И ведёт виолончель себя везде по-разному. Приедешь в Доминиканскую Республику, а там такая влажность, что дерево слезами источает: виолончель плачет, вода из неё вытекает, гриф опускается, пальцам больно. А потом летишь на север Швеции, где в 3 часа ночи солнце слепит. Не то что кровь, виолончельный звук меняется, за которым ты гонишься, который чувствуешь и который живёт внутри тебя. Звук – единственное, что заставляет меня сидеть часами за инструментом и искать, находить и пытаться как-то прийти к тому, чтобы меня, кроме меня, ещё кто-то услышал.

В мире красок и открытий
– В каких случаях можете отказаться от концерта?

– Есть только один критерий – выступление должно быть интересным. Конечно, бывают туры, давно запланированные концерты, но, если просят выступить на какой-то презентации, а люди стоят спиной, едят и хотят громкой музыки, это не для Борислава.

– Даже если на ней поёт Стинг?

– Помню в Давосе, когда на сцене du Soleil, Super DJ, оперные дивы из Opéra Bastille поют под соло моей виолончели и мишленовские шеф-повара готовят, пока мы играем, а среди публики президенты, бизнесмены, королевские особы с бокалами шампанского слушают, то почему нет? Ведь им это интересно так же, как и нам. Мною отработан и создан некий формат новых выступлений. В нём сошлись музыканты, мимы, композиторы, певцы с разными тембрами голосов, артисты балета, которые действо превращают не в оперный, а в «концертный театр». Народ подобного жаждет. Ему надоели псевдосовременные «полуголые» постановочные оперы. Родившись в семье певцов, я не вижу виолончель только в сонатной или концертной формах. Любое произведение для меня мини-опера. И вроде мы знаем оперы от начала до конца и то, чем они заканчиваются, но народ ходит на них уже сотни лет – плачет в одном и том же месте, страдает из-за предательства, ждёт удара кинжалом в спину, измены, смерти, потому что это в опере обязано быть. В этом году на моём фестивале мы представим отрывок спектакля, который я неоднократно показывал в Нью-Йорке. В его основе музыка Чайковского для виолончели, скрипки, фортепиано в сопровождении оркестра. Мы реанимируем эпоху и предъявим переписку Петра Ильича и мадам фон Мекк – слёзную и трагичную.

– Почему не есенинская Рязань, не тургеневский Орёл, не вересаевская Тула, а Белгород?

– Это город, где после военных танковых побоищ в колодцах стояла кровь вместо воды. Он полон драматической истории. 7 лет назад, когда впервые оказался в Белгороде с концертом и увидел новое здание филармонии с потрясающими залами, где можно устраивать выставки, мастер-классы, конференции, сразу принял предложение от губернатора области.

– Кого увидит зритель на этот раз?
– За годы фестиваля на Белгородчину приезжали великий Хворостовский, великая Елена Васильевна Образцова, которая спела здесь практически последний свой сольный концерт, всеми любимый Виктор Викторович Третьяков, мощнейшие басы Владимир Моторин и Ильдар Абдразаков…

В седьмой раз мы также постараемся удивить. Среди гостей легендарная Нани Брегвадзе, виолончелист и органист Александр Князев, солистка Metropolitan Opera, Латвийской национальной оперы и Михайловского театра Олеся Петрова, солист Государственного академического большого театра Хачатур Бадалян, «Паганини» русской балалайки Алексей Архиповский… Не хочу никого обидеть перечислением.

Каждый фестивальный день будет полон сюрпризов. В этом году впервые пройдёт форум Media + Music, на котором с начинающими журналистами – будущими музыковедами, критиками, блогерами, – мастерством поделятся профессионалы. В рамках фестиваля проведём Второй арт-конкурс художников – ARTCELLO (www.artcello.ru). И, конечно, зрителей ждёт премьера – финал фортепианного Трио Шостаковича, оркестрованное Аркадием Лейтушем для трио и симфонического оркестра. Я скорее всех хочу позвать в зал, чтобы увидеть и услышать эту мощь. Я могу себе позволить любить жизнь и делать в ней то, что мне и людям приносит радость.